На сей раз они доставали из корзины камни.

– СКАЖИ ИМ! УМОЛЯЮ! – вскричала мать Мэри Кэтрин.

– Мама, я девственница. Как Пресвятая Дева Мария.

– Богохульство! – пронеслось по рядам. – Покайся!

– Назови любое имя, Мэри Кэтрин, – зарыдала мать.

– Мама, не заставляй меня лгать в храме Божьем. Прошу тебя.

– ПОКАЙСЯ ПЕРЕД НАМИ! А НЕ ПЕРЕД НЕЮ! – заорала миссис Рэдклифф.

Теперь она не сводила глаз с алтаря. Мэри Кэтрин в больничной рубахе с разрезом сзади стояла на коленях. Вся паства видела ее голую спину. Мэри Кэтрин замерзала, как Дева Мария в яслях. Под рубахой не было даже белья. Прихожане поднялись со своих мест и столпились у нее за спиной. Корзина переходила из рук в руки. Люди разбирали камни, как яблоки.

– Боже милосердный, Иисус Христос. Помоги, – молила Мэри Кэтрин.

– Покайся! – выкрикнула миссис Рэдклифф и бросила первый камень.

Камень угодил в оконный витраж.

– ПОКАЙСЯ! – эхом подхватили остальные.

По храму носилось одно слово. Покайся. Покайся. Покайся. Мэри Кэтрин, сдаваясь, воздела руки над головой. И повернулась лицом к прихожанам. Те сжимали в руках камни. Отец Том лежал на улице в луже запекшейся крови. Паства одержала верх. В приюте распоряжались безумцы. Готовые забить ее до смерти.

– ХОРОШО! Я КАЮСЬ! КАЮСЬ! – вскричала Мэри Кэтрин.

Все умолкли. В ожидании. Мэри Кэтрин обернулась к матери.

– Мама, – начала она дрогнувшим голосом. – В ту ночь я не могла успеть домой к назначенному времени.

Когда у нее с языка сорвалась правда, Мэри Кэтрин расплакалась.

– Что? – Мать не поверила своим ушам.

– В ту ночь, когда я нашла Кристофера. Мне было никак не успеть домой к двенадцати часам. Я солгала вам с папой. Чтобы не лишиться водительских прав. Я поступила плохо. И теперь расплачиваюсь.

– В этом нет греха. Говори: кто отец? – завопила миссис Рэдклифф.

– Мама, скажи я тогда правду, вы бы отняли у меня права. Не выскочи я тогда на шоссе, мне бы не пришлось объезжать оленя, и я бы не врезалась в машину с ребенком. Я причинила страдания мальчику, потому что боялась попасть в Ад. Я проявила себялюбие. ТОЛЬКО В ЭТОМ мой грех. Но клянусь… я не знаю, кто отец. Душой своей клянусь: я – девственница. Ты мне веришь?

Сквозь слезы она смотрела на мать. Та посветлела лицом, как будто увидела перед собой ту девочку, которую воспитала.

– Верю, дочка, – кивнула она.

– А ты, папа?

– Я верю тебе, Мэри Кэтрин, – ответил отец.

У нее внутри прорвало дамбу: толпа подступала все ближе, занося камни для убийства.

– ДЭН! – вскричала ее мать.

Отцовский инстинкт вспыхнул мгновенно. Ее муж бросился на помощь своей дочке, но толпа недолго думая избила его в кровь.

– Не смейте трогать моих родных! – выкрикнула мать, и тогда паства повалила ее на пол.

Теперь Мэри Кэтрин бросилась на помощь родителям, но вмешались миссис Рэдклифф и Дебби Данэм. Они удерживали ее перед крестом.

– Даг, – шипели они. – Час настал.

Даг поднялся со скамьи. У него были черные, потусторонние зрачки. Безумные. В каждой руке он держал по камню.

– Даг! Ну-ка подсоби!

Даг не ответил. Он молча подступил к Мэри Кэтрин. Та сквозь слезы вглядывалась в своего парня. Это лицо было ей дорого с одиннадцати лет. Сейчас она видела отметины вокруг рта. Из кожи торчали обрывки пряжи. Он так и стоял, стыдливо прикрывая ладонью рот, пока до него не дошло, что Мэри Кэтрин вовсе не смотрит на него, как на чудовище.

– Что они с тобой сделали, Даг? – встревожилась она.

– Да не слушай ты ее. Она тебя дураком выставила, Даг, – вмешалась Дебби Данэм.

– Брось в нее камень, Даг, – прошипела миссис Рэдклифф. – Брось камень в блудницу!

Прихожане заголосили как один:

– Брось в нее камень. Брось в нее камень.

Все друзья по католическому центру и по молодежному клубу скандировали его имя. Даг занес камень и посмотрел в глаза Мэри Кэтрин.

– Я люблю тебя, Даг, – сказала она. – Я тебя прощаю.

Его черные зрачки блестели от слез. Он замахнулся над головой и что было сил метнул камень.

Прямо в лоб миссис Рэдклифф.

– БЕГИ! – крикнул Даг.

Он сунул ей в руку ключи от машины и повернулся, чтобы сдержать толпу. Мэри Кэтрин через боковую дверь выбежала на парковку. Там было не повернуться; машину Дага она не нашла. Из церкви донесся леденящий душу крик. В оконные витражи летели камни. Тогда она нажала тревожную кнопку. В дальнем конце стоянки замигала фарами машина Дага.

Мэри Кэтрин бросилась туда, в кровь раня босые ноги камнями и гравием. Она открыла дверцу и повернула ключ зажигания. На холоде двигатель замерз. Прихожане высыпали на парковку через главный вход. И с криками устремились в ее сторону. Она вновь повернула ключ. Двигатель с ревом вернулся к жизни. Мэри Кэтрин сорвалась с места и запетляла по парковке. На автомобиль сыпались камни; лобовое стекло треснуло. Мэри Кэтрин вырулила на дорогу. В зеркале заднего вида отражалась толпа. На стоянке распахивались дверцы. Оживали фары, как сверкающие в лихорадке глаза.

– Господи Иисусе, – выговорила она. – Помоги нам.

Эмброуз с шерифом бежали по коридору. Кристофер обмяк на руках у шерифа. Эмброуз слышал, как сзади беснуются запертые в морге людишки. Колотят в двери. Голыми руками бьют стекла. Шериф крепче прижал к себе Кристофера, и они припустили так, как Эмброуз не бегал никогда в жизни. Его подгоняло нечто большее, чем страх. Нечто большее, чем адреналин. Ему и раньше приходилось спасаться бегством. Но сейчас эта скорость исходила не от него.

Она исходила от Кристофера.

Всего час назад шериф лежал на больничной койке со стреляной раной в груди. А Эмброуз, искалеченный и слепой, лежал на столе в морге. Теперь Эмброуз будто бы сбросил половину своих лет, а шериф несся вперед, как молодой здоровяк. А всего-то и потребовалось для этого – коснуться руки Кристофера. Одно касание – и им впору было принимать на себя командование армией.

Но Кристофер висел на волосок от смерти.

– Машина нужна! Давай за мной! – выкрикнул Эмброуз.

И рванул вперед, чтобы придержать дверь для шерифа и Кристофера. Он до сих пор не мог поверить в происходящее. Последнее, что ему запомнилось – это накрывшая рот пластиковая маска. А потом на его руку легла детская ручонка и зарядила его жаром, который потек по предплечью к шее и в конце концов остановился…

У него в глазах.

Операции не потребовалось. Но он до сих пор видел вокруг ламп круги, яркие, как в минуты солнечного затмения. Он вновь ощущал себя воином и ориентировался в этой больничке, как на поле боя. Мог ли он подумать, что будет с благодарностью вспоминать свои визиты к хирургу-офтальмологу, но благодаря этим посещениям он, как опытный разведчик, запомнил тут все ходы и выходы. Двери черного хода. Самые короткие пути. Коридоры цокольного этажа, ведущие в прачечную. Его отряд, при всей своей малочисленности, мог загнать неприятеля в бутылочное горлышко.